Когда Марта Аргерих вошла в студию, первое, что меня поразило, — это ее темная, обворожительная внешность. Как только она пришла, она попросила кофе; когда я предложил ей чашку, она выпила ее залпом и попросила еще. Я посадил ее за рояль в студии с большим кофейником и ушел в контрольную комнату. Сначала ее руки небрежно двигались по клавишам, пока она проверяла инструмент. А затем она начала исполнять Полонез Op.53 Шопена. Я сел в кресле и протянул: «Иисусе...» — а инженер сказал: «Вау!»
Если это была лишь проба ее игры, то признаю – Аргерих оказалась самым невероятным пианистом, которого мы когда-либо встречали. Большие аккорды звучали грандиозно, пассажи между ними были чистыми; в трио – настоящая мощь, сложные левые октавы были ровными, а крещендо — контролируемым. Я заглянул в студию, чтобы убедиться, что этот поток звука действительно исходит от хрупкой девушки, сидящей за роялем. Это было просто невероятно! Я с улыбкой вспомнил слова Клары Шуман о Вариациях на тему Паганини, что они якобы «выходят за пределы возможностей женщины-пианистки». Ничего не было бы за пределами возможностей этой женщины.
Она вошла в контрольную комнату, посмотрела на меня и засияла, потому что знала, что произвела на меня ошеломляющее впечатление. В следующие несколько дней, укрепляя свои силы литрами крепкого черного кофе, она закончила запись программы из произведений Шопена, включавшую Третью сонату, Третий скерцо и более легкие, блестящие пьесы, такие как вальсы, мазурки и ноктюрны. Последняя часть сонаты была записана с одного идеального дубля. Она сказала, что получила удовольствие, полюбила насыщенный звук рояля на записи и с нетерпением ждала следующей работы со мной.
К моему горькому разочарованию, несколько недель спустя мы узнали, что ее контракт с другой компанией не позволит нам выпустить запись.
...мы получили утешение — что было редкостью в те времена, — на руках у нас был тестовый тираж нашей записи, и Марта Аргерих играла намного лучше именно с нами.